В июле 1975 года мы с мужем отдыхали в санатории «Актёр» в Сочи. К искусству мы не имели никакого отношения, но вертолётный завод, на котором я тогда работала, ежегодно получал несколько путёвок в эту здравницу, в благодарность за помощь в строительстве.
Июль — пик летнего сезона на море, и в санатории собрался весь актёрский бомонд. Каких только знаменитостей здесь не было! Не верилось, что артистов, которых мы видели только в кинофильмах или в праздничных концертах по телевидению и которых боготворили, встретили здесь живьём. Вот они рядом: в столовой, на пляже и даже в солярии в «разобранном виде». Раньше мне казалось, что артисты сродни небожителям, а оказалось, что они такие же люди, как и все, только некоторые фантастически талантливы в своей профессии.
У Андрея Миронова, он отдыхал с Ларисой Голубкиной, были удивительно красивой формы для мужчины ноги, а вот глаза, по-лягушачьи навыкате, не понравились. Шея с затылка почему-то была постоянно перебинтована и заклеена пластырями — очевидно, страдал каким-то заболеванием.
Лариса Голубкина была само совершенство: тоненькая, изящная. «Языки» в санатории говорили, что у них с Мироновым в этом году пик любви. Но на пляж он ходил почему-то всегда с Романом Ткачуком (паном Владеком).
Однажды мне пришлось с ними спускаться в лифте к морю. Нас было только трое. Пока ждали лифт, Миронов с Ткачуком бесцеремонно меня разглядывали, а в лифте Андрей спросил: «А как же Вас величают, красавица? Вам не говорили, что Вы с Касаткиной очень похожи?» Я что-то буркнула от смущения и постаралась быстрее от них уйти.
Эта схожесть ввела в заблуждение и нашего знаменитого актёра Михаила Александровича Бушнова, отдыхавшего в ту пору в «Актёре» с главным режиссёром Ростовского драматического театра. Однажды утром в столовой он подошёл к нашему столику и попросил меня забрать в Мацесте (я туда ездила на лечение) полотенце, забытое там режиссёром, и отдать его горничной на их этаже, так как отпуск закончился и они вечером уезжают в Ростов. Просьбу я выполнила.
А после обеда Бушнов, встретив Людмилу Касаткину, спросил, забрала ли она полотенце и кому отдала. Та, конечно, удивилась. И только на следующий день, когда мы с нею лежали рядом на пляже и кто-то сказал нам, что мы как близнецы, Касаткина рассказала историю с полотенцем.
В молодости мы все красивы и похожи на каких-нибудь знаменитостей. А вот к старости, к сожалению, даже редко — на самих себя.
Многие мои кумиры потускнели, когда я увидела их близко, а поведение некоторых даже разочаровало — например Аллы Ларионовой, отдыхающей с мужем. В отличие от жены, которая вела себя высокомерно и редко здоровалась даже с актёрами, Николай Рыбников был всегда приветлив и улыбчив.
Всем отдыхающим не понравилась выходка Ларионовой и Евгения Вестника — актёра Малого театра в Москве. Когда администрация санатория предложила артистам в «Актёре» дать концерт для отдыхающих бесплатно, все актёры согласились, кроме Ларионовой и Вестника, заявивших, что они не привыкли выступать бесплатно даже для своих. Концерт состоялся без этих двоих, но осадок от меркантильности остался.
Отдыхающих, не имеющих отношения к искусству, было где-то процентов двадцать. Все мы вели себя цивилизованно, не гонялись за автографами. Понимали, что актёры — народ особенный, всё время на виду и, попав на отдых, хотят тишины и покоя.
В «Актёре» мы подружились и сколотили компанию из пяти пар: я с мужем, певицы Ольга Воронец и Галина Ненашева с мужьями, директор института кибернетики с женой и сотрудник Министерства иностранных дел со знакомой. Ненашева вскоре уехала, а мы, четыре пары, остались до конца отпуска.
Родилась наша компания благодаря моей любви к рыбалке (во всех поездках удочка со мной). Как-то на пляже мой муж имел неосторожность сказать, что больше рыбы, чем я, здесь никто не ловит. Об этом услышал директор института, который тоже был фанатом рыбной ловли. К вечеру он взял лодку и пригласил меня на рыбалку в море, на спор: кто больше поймает, — оставив на берегу «болельщиков».
Через два часа наловили ведро ставриды, не успевая считать, кто сколько выловил, а чистить пришлось женщинам, которые болели за нас. На кухне санатория повара вкусно пожарили её нам, водка охлаждённая у всех была, и мы закатили пир. С тех пор и подружились. А с Ольгой Борисовной Воронец я поддерживаю дружбу и по сей день. К сожалению, уже лет десять только по телефону. Певица очень обаятельный и умный человек. Мне всегда было приятно бывать у неё в гостях, когда я приезжала в Москву. Там же, на ул. Усиевича, где живёт Оля, этажом ниже жила Клавдия Ивановна Шульженко — гордость нашей страны, которая была очень дружна с Воронец, ценя в ней талант и красивую душу.
С компанией жизнь пошла веселей. Куда только мы не делали вылазок! Но больше всего мне нравилось ночное купание нагишом. После посиделок мы всей компанией отправлялись на море и под зычную команду «Девочки направо, мальчики — налево!» раздевались, и море ласково обволакивало нас своим шёлком. Незабываемое ощущение!
Ещё мне нравилось загорать в солярии, который узкой лентой уходил в море, и человеку, лежащему с закрытыми глазами, казалось, что он и море — едины. Со стороны санатория солярий был защищён высоким забором, а между ним и солярием росло громадное дерево с густой листвой, и вероятность, что тебя кто-то видит голеньким, отпадала. Но я ошибалась.
Мне сказали, что на дереве каждый день сидит какой-то мужчина кавказской национальности с биноклем. Милиция его несколько раз гоняла, работники санатория заделывали дыры в заборе, но проходил день-два — и любитель голых женщин был на своём посту. Вскоре отдыхающие перестали обращать на него внимание: что возьмёшь с большого человека? А Хитяева, смеясь, сказала: «Да пусть смотрит! Жалко, что ли?» Кто-то добавил: «Бабоньки! Не принести ли ему бутербродов? А то помрёт на дереве с голодухи, на нашей душе грех будет!»
Но с голоду мужчина не умер, а покинул дерево из-за травмы.
В солярии появилась Наталья Крачковская. Когда она вышла из кабинки, где раздевалась, и тряхнула своими пышными формами, на дереве раздался громкий стон «Ой, деда!» (в переводе с грузинского «Ой, мама!»), затем треск веток, и наш подглядывающий полетел вниз.
Все ахнули. А Людмила Касаткина, острая на язык, сказала Крачковской: «Что же ты, Наташка, наделала? Погубила единственного ценителя женской красоты!»